"Я буду вас ждать!": Голгофа и бессмертие русского патриота из немецкого Сопротивления

Продолжение предыдущей статьи об Александре Шмореле — русском немце и патриоте России, организаторе подпольной антинацистской организации "Белая роза"...

Как вы помните из предыдущей части, известие об отправке в Россию застало друзей-диссидентов из Мюнхенского университета в тот самый момент, когда они перешли к активным действиям по распространению антинацистских листовок. С высоты сегодняшних дней понятно, что эта поездка в какой-то мере уберегла их на некоторое время, потому что без нее Гестапо вышло бы на их след гораздо раньше. Ну а пока, готовясь к поездке, они свернули всю деятельность "Белой розы"...

По понятным причинам особый трепет в эти дни испытывал именно Александр Шморель. Если для всех остальных ребят будущая поездка воспринималась скорее как приключенческое путешествие в экзотическую страну, для Александра это было настоящим возвращением на Родину. При этом нельзя забывать, что Россия была для него страной грез, земным раем, которую он всю свою сознательную жизнь идеализировал и представлял исключительно по книгам Толстого, Достоевского, Гоголя, Пушкина и др. Его подруга по университету Лило Рамдор вспоминала после войны, что за день до отправки Александр явился к ней в военной форме и в крайне возбуждённом состоянии. Буквально с горящими глазами он сказал:

Как понятно из сохранившихся писем и дневников остальных ребят, Шморель и их готовил к встрече с Россией очень основательно. По вечерам они читали и обсуждали русскую классику, он рассказывал о российских обычаях жизни (разумеется, дореволюционных) и даже пробовал давать уроки русского языка. Причем, они сами были откровенно заинтересованы русской культурой. Позже Вилли Граф, который, напомню, уже бывал на Восточном фронте, скажет, что именно благодаря Шморелю смог посмотреть на Россию совсем другими глазами.

Наконец, 23 июля 1942 г. в 11 утра друзья организованно погрузились в специальный армейский состав и отправились в долгожданный путь. Что символично, на Восточный фронт эшелон отходил с Восточного вокзала Мюнхена. Фотография прощания уже активных членов "Белой розы" (а дома оставались Кристоф Пробст и Софи Шолль), сделанная в то утро, после войны облетела весь мир, став культовой.

Ну а пока путь друзей лежал через Регенсбург, Цвикау, Дрезден, Гёрлиц, оккупированную Польшу — на восток, в Россию.

Едва поезд пересек границу с Польшей, друзья с любопытством прильнули к окнам и стали воочию созерцать все то, о чем раньше только слышали от других.

26 июля 1942 г. эшелон на сутки остановился в Варшаве и они смогли вырваться и прогуляться по городу. Шок от увиденного отразился в дневниковых строчках Вилли Графа:

Ганс Шолль писал домой:

Судя по всему, увиденное лишь сильнее укрепило антинацистское мировозрение ребят и наглядно показало им, что они на правильном пути. А между тем, из-за технических причин (прежде всего, высокой партизанской активности) вместо прямой дороги на Вязьму, эшелон вынужденно отправился по объездному пути через Восточную Пруссию и Прибалтику. С опозданием в два дня он добрался, наконец, до старых советских границ и 30 июля 1942 г. пересек их. Ганс Шолль написал в своей записной книжке:

31 июля эшелон минул Витебск, Смоленск и остановился в Вязьме.

Первое, что бросилось в глаза "гостям", тотальная военная разруха, намного превосходящая таковую в Польше. Впечатленный Вилли Граф записал в дневнике:

2 августа прошло распределение и все они попали в 252-ю санитарную роту, которая базировалась в Гжатске. До отправления еще оставалось время и ребята прогулялись на местный рынок, который поразил своей оккупационной нищетой. Вилли Граф записал в дневнике:

Отъезд в Гжатск несколько затянулся и лишь под покровом темноты друзья наконец добрались до города, где им предстояло провести около трёх месяцев. Неутомимый летописец-Вилли писал в дневнике:

А что чувствовал в это время Александр? Как он вопринимал свое "возвращение" на Родину в качестве военнослужащего оккупационной армии?

Ответить на эти вопросы трудно, но после своего ареста он скажет на одном из допросов:

С учетом, что это опасное по тем временам заявление (за отказ от службы отправляли на гильотину) было сделано на допросе в Гестапо — можно смело сказать, что Александр не кривил душой. Да, он смог вернуться исключительно в качестве санитара и ни при каких обстоятельствах не смог бы поднять оружие на представителя своего народа. Даже если бы тот был обезличенным большевиком. Видимо, поэтому его совесть перед самим собой была чиста.

Началась медицинская служба друзей в Гжатске...

При этом все свое свободное время они проводили с местными жителями в общениях, танцах, песнопениях, на рыбалках и даже (что уж кривить душой) в попойках. Анализ их писем и дневников показывает, что это время стало одним из самых счастливых в их короткой жизни. Поразительно, но о войне они практически не упоминали. Например, Александр писал в восторге в одном из писем домой:

В другом письме университетской подруге Лило Рамдор Александр добавлял:

Не отставал и Ганс Шолль. Он писал своему университетскому учителю Курту Хуберу (тоже активному члену "Белой розы" позже арестованному и казненному вместе с ними):

В другом письме Ганс Шолль в восторге рассказывал о случайной встрече с незнакомым местным крестьянином, который тут же легко и просто пригласил его в свой дом:

Похожая история произошла и с Вилли Графом. Он рассказывал в дневнике:

При этом стоит подчеркнуть, что Александр Шморель был посерьезнее своих праздных друзей. Он активно посещал местный православный приход и общался с верующими. Кроме того, он тайно помогал местным жителям с лекарствами и организовал для них что-то типа медкабинета для их приема. А в тех реалиях это было очень и очень смело. За такое им вполне могли заинтересоваться немецкие "компетентные органы".

Позже, работая в лазарете, Александр познакомился и сдружился с медсестрами Верой, Неллей и Зиной. По сути, они были коллаборационистами, работавшими в немецком лазарете. Александр будет помнить их до конца, а Нелле даже напишет письмо из камеры смертников (ниже будет полностью). Особенно запомнилась друзьям Вера. Он отлично играла на балалайке и после одного из выступлений Вилли Граф записал в дневнике:

Какие отношения связывали девушек с их немецкими друзьями? Трудно сказать, но я думаю, что, например, Александр относился к Нелле чисто платоническо-дружески. Вы сами увидите это из его письма.

В тот период счастливый Александр писал по-русски домой (его отец бережно сохранил все письма):

Нужно отметить, что немцев сильно потрясла литературная образованность русских крестьян. Дело в том, что Александр Шморель часто читал Гансу и Вилли вслух Достоевского, после чего друзья часами спорили о смыслах его произведений. И вот Вилли Граф с удивлением записывает в дневнике:

Ему вторил Ганс Шолль:

Так день за днём незаметно пролетели три месяца их жизни. Заканчивался октябрь 1942 г. и друзьям пришло время возвращаться в Германию. Тогда они еще не знали, что эта поездка, ставшая для них чуть-ли не отдыхом в пионерлагере, навсегда останется для них лучшим и самым запоминающимся временем в их короткой жизни.

1 ноября 1942 г. их погрузили в эшелон и отправили в Брест. Там во время очередного простоя они вскладчину купили настоящий русский самовар (как сувенир на память) и попытались передать сигареты в соседний эшелон с советскими военнопленными, из-за чего попали в крепкую словесную перепалку с конвоирами (которые так и не приняли "дары").

Наконец, 4 ноября 1942 г. эшелон с друзьями тронулся в путь, пересек Буг и навсегда покинул российские земли. Начался отсчёт последних трех месяцев их вольной (и земной) жизни...

Вернувшись из "командировки" друзья лишь сильнее укрепились в своем антинацистском мировозрении и сразу же принялись за дело. Стоит отметить, что гораздо тяжелее других возвращение далось Александру Шморелю. По приезду в Германию он погрузился в депрессию и еще достаточно долго приходил в себя. В одном из писем гжатской подруге Вале он писал:

Позже письма Александра Шмореля дадут повод исследователям его жизни выдвинуть версию о том, что он серьезно планировал побег в СССР. Что ж, вполне возможно. По крайней мере, это действительно читается между строк. Особенно из письма, отправленного в Гжатск накануне каталического Рождества, где он фактически прямо говорит об этом:

Причем учтите, что писал он все эти письма в условиях работы военной цензуры. Где-то из-за нее Александру таки приходилось идти на компромисс. Например, вышеуказанное письмо русской подруге он нарочито глупо закончил выражением: "В одном я уверен: теперь, после всех событий последних месяцев, как никогда стало совершенно ясно, что победа будет за Германией". И это притом, что все письмо было пропитано лютой ненавистью к немецкому фатерланду и желанием сбежать в Россию. Александр откровенно троллил цензоров.

Отметив Старый Новый год 1943 г. он писал Нелле в Гжатск:

Можно привести много таких выдержек из писем Александра, но думаю суть его мыслей вы уже уловили.

Между тем ребята из "Белой розы" снова погрузились в двойную жизнь. Днем они посещали университет и были добропорядочными немецкими студентами-отличниками, а по ночам выходили на охоту. Улицы Мюнхена вновь затопил вал листовок и антигосударственных надписей, внаглую сделанных краской прямо на фасадах домов и даже нацистских госучреждений. Причем однажды Шморель и Ганс Шолль обнаглели до того, что посреди ночи с трафаретом-макетом надписи "Долой Гитлера!" (а также с краской и кисточками) бегали в центре Мюнхена от одного дома к другому и умудрились так измазать этим лозунгом десятки домов. На следующее утро весь город гремел и обсуждал произошедшее.

А потом случился Сталинград...

Даже для членов "Белой розы" гибель сотен тысяч немцев-соотечественников стала неподдельной трагедией. Но не для Алксандра. Он был единственным из них, кто тогда откровенно этому радовался.

А вскоре под впечатлением от произошедшего друзья собрались и написали свою последнюю листовку. Позже ее так и назовут "Сталинградской". Забегая вперед, скажу, что она попадет в руки союзников и будет разбрасываться английской авиацией над городами Германии в миллионных экземплярах. Но, к сожалению, уже после ареста и казни ребят. Она стала вершиной деятельности "Белой розы". Ввиду всего этого приведу ее полный текст на этом месте.

6-я листовка "Белой розы" (полный текст)

«Обновись, мой народ, огненные знаки дымятся!» — своего рода перефраз из тогдашней речи Геббельса о тотальной войне, произнесенной сразу же после объявления катастрофы под Сталинградом. Войдя в раж, министр пропаганды кричал тогда с трибуны, призывая отдать все силы войне: "Воспрянь народ и пусть грянет буря!"

Свою последнюю листовку ребята размножили до трех тысяч экземпляров и приготовились ее распространять. Но не успели. Вернее, почти не успели.

Крах, как это часто бывает в таких историях, случился неожиданно и буквально на ровном месте. Однажды Ганс и Софи Шолли решили прямо средь бела дня отправиться в свой университет и во время лекций тайно разложить листовки с воззванием по всему зданию. Те самые — "сталинградские листовки". При этом они не стали говорить об этом никому из членов "розы".

Утром 18 февраля 1943 г. они набили чемоданчик листовками и отправились в путь. Фактически — в последний. Дождавшись занятий, они начали ходить по пустым коридорам университета и раскладывать пачки с листовками буквально везде: у дверей аудиторий, на лестницах, в туалете. Расчет был на то. что после звонка на перемену хлынувшая толпа наткнется на них и волей-неволей прочтет. Когда дело было почти сделано, брат и сестра совершили чудовищную ошибку. Взяв последнюю охапку листовок, Софи беспечно швырнула из вниз прямо в холл. Как раз в это время там как назло проходил университетский смотритель. Увидев, что сделали Шолли, он поднял шум. Ребята даже не стали пытаться убежать, так как отлично знали этого смотрителя. Уже через 20 минут за ними приехали из Гестапо. Через час их уже допрашивали...

Надо сказать, что вели себя ребята мужественно. Кждый из них старался перетянуть вину на себя, чтобы оградить другого. Не вышло.

Но самое страшное было в том, что при Гансе обнаружился черновик одной из листовок с инициалами Кристофа Пробста. Эта маленькая деталь стоила тому жизни...

Кристоф стал единственным из них, кто пытался после ареста попросить о пощаде. К тому времени у него была молодая жена и трое детей в возрасте от 3 лет до 4-х недель. При этом он никого не топил и не рассказал о своем друге Александре Шмореле. На Александра и Вилли Графа вышли благодаря все тому же смотрителю университета, который заявил, что часто видел их с Шоллями. Вилли арестовали все в тот же злополучный день — 18 февраля.

Уже 22 февраля 1943 г. Ганс, Софи и Кристоф предстали перед "Народным судом", где печально знаменитым Роландом Фрейслером были приговорены к смертной казни через гильотину.

В тот же день в 17:00 обезглавили Софи Шолль, в 17:02 — Ганса, а в 17:05 — Кристофа Пробста. Их так и похоронили рядом около Штадельхаймской тюрьмы в Мюнхене.

Дело Вилли Графа выделили в отдельное производство и суд над ним отложили до поимки Александра Шмореля — единственного из компании, кто избежал ареста в тот день...

Как Александру Шморелю удалось ускользнуть в тот день?

Помог случай: услышав от друзей на улице о громких арестах в университете, он не стал возвращаться домой и отправился к подруге Лило Рамдор. Уже после ареста он скроет этот факт на допросе и тем самым спасет ей жизнь.

Переночевав у Лило, он покинул Мюнхен и неделю блуждал по окрестным деревням. Пытался осесть у друзей в глубинке, но вскоре вести об его розыске добрались и туда. В главной нацистской газете "Фелькишер Беобахтер" вышла ориентировка на него с большой фотографией.

В поисках Александра Гестапо заявилось даже к его дяде Рудольфу Гофману — высокопоставленному нацисту, награжденному лично Гитлером золотым партийным значком. Он участвовал еще в Пивном путче и входил в "почетную" первую сотню тысяч вступивших в НСДАП (он был родным братом мачехи Александра, я забыл рассказать о нем в первой статье). К слову, он весьма любил племянника и очень переживал из-за всего этого.

По иронии судьбы Александра арестовали 24 февраля 1943 г. — в день похорон Шоллей и Пробста. От безысходности он вернулся в Мюнхен и во время блужданий по городу попал под союзную бомбардировку. Забежав в первое попавшееся убежище, он случайно встретил свою бывшую девушку. Та, испугавшись, что на нее могут свалить дружбу с розыскиваемым государственным преступником, незаметно отошла и вызвала полицию...

После войны эта тварь напишет письмо отцу Александра Гуго Шморелю и попросит прощения. Она будет оправдываться беременностью и страхом Гестапо, ссылаясь на то, что его все равно рано или поздно схватили бы. Как отреагировали Шморели на ее письмо мне не известно.

Александра доставили в мюнхенское управление Гестапо и сразу же начали допрашивать. Его биограф пишет, что на все вопросы он отвечал очень осторожно и не назвал на допросе ни одного имени (кроме тех, о ком уже знали). При этом не стал он и отпираться, односложно отвечая: "Да, знали! Стремились к свержению власти… Осознавали возможные последствия… Хотели прекратить эту войну…" — и т. д. и т. п. Собственно, одним этим Александр и подписал себе смертный приговор. Но были в его показаниях и очень интересные моменты...

В протоколе одного из допросов читаем:

На другом допросе он бесстрашно говорил следователю:

А между тем Гестапо арестовало брата и отца Александра...

Его мачеха бросилась к своему родному брату Рудольфу Гофману — тому самому высокопоставленному нацисту, награжденному самим Гитлером золотым партийным значком. Он быстро добился освобождения Гуго и Эриха Шморелей, но по поводу Александра ходатайствовать не стал. Да, он любил племянника, но его "слава" предателя уже разнеслась по всему Рейху, поэтому делать это было небезопасно для партийной карьеры Гофмана. Лишь неподдельное горе страдающей родной сестры придало ему мужества и заставило написать аккуратное письмо Гиммлеру. В нем он просил рейхсфюрера СС войти в положение и пощадить чувства сестры, сохранив жизнь непутевого племянника.

Прошение обладателя золотого партийного значка было вне очереди высочайше рассмотрено. Но ответа долго не было. Это стало дурным предзнаменованием. Наконец, месяц спустя ответ таки пришел...

Так еще до судебного процесса стало понятно чем он закончится...

Судилище состоялось 19 апреля 1943 г.

Всего перед ним предстало 14 ранее схваченных обвиняемых, в том числе Вилли Граф и университетский учитель ребят из "Белой розы" Курт Хубер. Как и прежде "судья" Роланд Фрейслер, которого Гитлер однажды в шутку назвал "нашим Вышинским", кричал, перебивал и демонстративно не давал говорить подсудимым. Кроме того, на процессе разыграли комедию.

Сразу после его открытия государственный адвокат Хубера неожиданно встал и сказал, что под тяжестью вскрытых преступлений против Германии отказывается защищать своего клиента. После этого с высоко поднятой головой он наигранно-чинно вышел из зала. В этот момент ребята переглянулись и рассмеялись, чем вызвали новую волну гнева Фрейслера. Наконец, вечером того же дня им объявили приговор...

Как и ожидалось, Александр Шморель, Вилли Граф и Курт Хубер получили высшую меру через гильотину, остальные — тюремные сроки.

В тот же день всех троих перевезли в исполнительную тюрьму Штадельхайм. Потянулись бесконечно длинные дни ожидания...

Время между приговором и его исполнением стало самым черным в истории семьи Шморелей. Эрих позже вспоминал, что родители буквально почернели от горя. Иногда они получали от Александра письма...

При этом он всегда подчеркивал, что не боится смерти и всячески пытался приободрить родных...

Родители Александра пошли на отчаянный шаг и написали письмо самому Гитлеру! Это привело Гуго и Эриха к новому аресту, который, впрочем, так же быстро удалось отменить.

2 июля 1943 г. Александр писал сестре Наташе:

А потом пришло роковое 13 июля 1943 г.

Утром Александру и Курту Хуберу объявили о том, что их казнь состоится в 17:00. Трудно сказать, что они чувствовали в этот момент, но Александр отослал родителям собранное и очень спокойное письмо. Последнее в жизни. Оно стало его завещанием...

В полдень к нему в камеру пустили священника местной православной церкви. Александр тайно передал ему письмо для Нелли из Гжатска, написанное на дореформенном русском. К сожалению, родители не смогли отослать его и судьба этой девушки осталась невыясненной. С учетом, что она общалась с военнослужащими вермахта — ей вполне могло не поздоровиться от СМЕРШа.

В этом письме Александр писал ей:

Наконец, в 17:00 с разницей в 2 минуты головы Александра и Курта упали...

На казни присутствовали их адвокаты, которые рассказали, что ребята вели себя абсолютно спокойно и буднично. За 5 минут до исполнения приговора в тюрьму неожиданно приехали высокопоставленные чины Гестапо, имевшие предписание проследить за ходом "процесса".

Тем же вечером в дом Шморелей пришло извещение...

Так буднично закончилась история жизни Александра.

Земной жизни...

Ибо вечная только, только начиналась.

Уже в 1943 г. о подвиге "Белой розы" узнал весь мир. Листовки ребят из Мюнхенского университета стали разбрасываться союзной авиацией над немецкими городами. О них постоянно упоминало вражеское радио, работавшее на Германию.

После крушения Третьего рейха немцы начали мучительные поиски Героев, которые могли бы показать миру, что и они тоже сопротивлялись Гитлеру. И вот здесь моментально вспомнили о "Белой розе". Буквально за считанные годы подвиг ребят вознесли на небывалую высоту и сделали из них едва ли не немецких святых. Можно смело сказать, что их превознесли повыше Штауффенберга и Ко ( в подвиге которых все-таки были червоточинки с нацистско-имперским душком).

Но, как мне показалось, Александра и здесь оставили немножко в стороне. По крайней мере, при упоминании "Белой розы" в первую очередь вспоминаются брат и сестра Шолли. Бюст Софи даже установили в знаменитой немецкой Вальхалле. Но не Александра — главного организатора и лидера "Розы".

Почему так?

Я не знаю, но мне почему-то кажется, что его чрезмерная "русскость" сыграла во всем этом не последнюю роль. Разумеется, негласно (хотя у меня нет на это доказательств). При этом, конечно, именем Александра в Германии названы улицы и памятная табличка с его инициалами и описанием подвига висит около университета. Поэтому в этом месте я могу быть и необъективным...

Достаточно долго не вспоминали Александра и на Родине. Лишь после крушения СССР в 90-х гг. его пожилые брат Эрих и сестра Наталья посетили Оренбург, где набрали земли для могилы Александра в Германии. Насколько я знаю, их лично принял губернатор области и по-моему именем Александра назвали одну из улиц.

Наконец, в 2012 году Русская православная церковь причислила Александра Шмореля к Лику Святых как новомученника Александра Мюнхенского. Так что в наши дни ему можно помолиться и попросить о помощи.